Про девок :)

[УАЗтанк]

Развитие писанины здесь.
http://4x4.dmitrov.ru/viewtopic.php?p=274#p274


Чем в мирное время современная армия отличается от зоны?
Армия та же зона, только военные сами себя охраняют.
Если ты мужчина, то там будешь.
Если был – не позабудешь.

Оглавление
Призыв
Пересылка
Казарма
Курс молодого бойца
Армейские будни
Лазарет


На гражданке с девками
Красавица деваха рядышком стоит
И слова любовные на ушко говорит.

Свершилось! Мы стали настоящими инженерами! Позади защита диплома, душные аудитории, навигация, отбытая на пароходах мотористами-рулевыми. Народ сгоношился, набрал бухла и отправился на лавочки ближайших домов решать, где бы отметить окончание ВУЗа. Большинством голосов решили спуститься на берег Москва-реки и провести пьянку там.
Береговые заросли приняли новоиспеченных технических специалистов. Забулькала разливаемая в пластиковые стаканчики водка, зашипели открываемые пивные бутылки. Спонтанно родился заздравный тост – за нас, морских инженеров, – грымкнули стаканы, и хмельное пойло широкой рекой потекло в ненасытные глотки.
Смотрю на парней грустным взором: у них все впереди. Откосившие от армии хвастаются перспективами будущей работы, «косари» обсуждают финансовые аспекты освобождения от воинской службы. Поступивший в аспирантуру Костик рассказывает, как на лето он опять устраивался мотористом-рулевым на шестидесятую «Москву». Ну а нас со Стасом дома ждут повестки в военкомат. Вот скотина городской военком: первого июля, то есть послезавтра, нам предписана явка с вещами. Служить уходим, дипломы на руки не получив.
Словом за слово, членом по столу, пацаны потихоньку расползались: кому на электрический поезд успеть надо, кто изнемог в борьбе с Бахусом, кто просто намылился продолжить веселие в кабаках. Нас же со Стасом Костик пригласил на свой пароход покататься напоследок. Его посудину арендовали родители выпускников какой-то московской спецшколы под проведение последнего звонка.
Метро домчало нас с Коломенской на Речной вокзал. Махом преодолели парк Дружбы и выбрались на причалы. Прогулочные пароходики типа «Москва» в компактном счале болтались на волне. Ага, старые знакомые: синяковая тридцать третья – все вахты состоят из "малопьющих" и "застенчивых", сорок седьмая с шикарным кирдык-буфетом, траходромная шестидесятка – наша цель. На тенте, такой своеобразной верхней палубе под железной крышей, у «Москвы-60» за рубкой пристроили две каюты, обитые голубым и лиловым бархатом. Получились синий и красный траходромы. Остановка там простая: широкая койка, табуретки, столик. Захотел бабу, арендуешь ключ у капитана и ешь ее в спокойствии и одиночестве.
Тем временем вечерело. На причал подкатил автобус, из него на асфальт стали вываливаться молодые хари в пиджачных парах, с веселящими кровь визгами застучали каблучками нарядные девки в каких-то блестящих шмотках. Школьники бывшие, блин. Вся эта пиздобратия с базарным гомоном и звякающими пакетами загрузилась на борт парохода.
Загремели корабельные дизеля, Костик с матросом отдали швартовы, и блядская шаланда отвалила от берега. Рейс был прост: по каналу шлепали на среднем ходу до Икшанского водохранилища, там вертались и ложились на обратный курс. Малолетки с гомоном и песняками надирались в компании под мерный плеск воды, беспорядочно в броуновском движении перемещаясь по палубам.
Мы со Стасом и Костиком в рубке неторопливо трепались с капитаном Сан Санычем. Изредка в разговор вступал матрос Артур. Периодически в рубку заглядывало очередное обдолбанное чудо и нетрезвым голосом жаловалось на забившийся гальюн. Артуру приходилось бегать его пробивать, чтобы фекалии не заливали палубу.
Иногда от перегрева вырубался один из мощных усилителей, озвучивающих пароход. Под яростные вопли беснующихся юнцов Костик снимал защиту и убавлял звук, но в скором времени какая-то малолетняя обезьяна заворачивала громкость усилка на максимум, и все повторялось вновь. Пришлось регулировкой ограничить громкость, чтобы усилитель не выключался. Музыка долбила без перерыва, и Костика престали дергать из рубки.
Пароход мерно бежал к Москве. Прошли Пестовское и Пяловское водохранилища. На палубах веселье достигло апогея, разухабистые заграничные ритмы сотрясали округу. Вдруг капитан, в очередной раз взглянув в зеркала заднего вида, включил трансляцию и заорал в микрофон:
- Эй, там, на корме, лезь обратно на палубу!
Мы вчетвером, ломанувшись на заднюю часть тента, застали там следующее: упившиеся упыри через планширь полезли за борт. Уцепившись за леерные стойки и беспорядочно болтаясь на высоте, они враздрай горланили песни. Пришлось новоявленных тарзанов силком вытаскивать из-за борта.
Оглянувшись на корму, я не поверил своим глазам: вместо трехцветного флага болталась какая-то ажурная тряпка. Я пихнул Костика и указал на флагшток.
- Вот, уроды, опять флаг утопили! – в сердцах заорал он.
Костик рывком сдернул тряпку: в руках оказался женский лифчик.
- Пойду сдам Сан Санычу, - Костик повернулся к рубке, - может по его хозяйке вычислим тех, кто это сделал.
Сделав шаг, он вдруг метнулся в сторону и торжествующим воплем из-за рундука выдернул пропавший флаг. Вытрясли из него мусор и водворили на место.
- В прошлый раз какие-то придурки флаг выбросили за борт, - Костик досадливо махнул рукой. - А вместо него прицепили красные бабские трусы.
Неторопливо дул прохладный ветерок, шипела разрезаемая форштевнем вода. Ночная роса брызгами шампанского дрожала на планшире. Мерный стук дизелей доносился через воздухозаборники. Береговые заросли смутно проступали в предрассветной дымке. Что-то белело между деревьев. И тишина...
Музон замолк. Возле магнитофонной деки, наклонившись, возились две девахи.
- Вам помочь? - спрашиваю. - Или сами справитесь?
Пухлая с мелированными волосами разогнулась.
- Вот, девчата попросили Мадонну поставить, а кассета не лезет, - светловолосая с надеждой взглянула на меня. - Я ее и так совала и так. Не лезет и все.
Вторая, с темными волнистыми локонами, перехватив кассету, крутанула и запихнула ее в аппарат.
- Говорила же тебе, не тем концом вставляешь, - сказала она подруге.
Закрутилось, завертелось, и ритмичные вопли понеслись из колонок к ночному небу.
- Ага, - говорю, - кассета не член, как попало в дырку не полезет.
- А я ее ручкой, совала ручкой, - светленькая жеманно захихикала. - А тебя как зовут?
Представился. С удивлением узнал, что пухленькую зовут Алефтиной.
- Родоки, блин, не могли придумать получше, - она махнула рукой. - Вот возьму и сменю имя. Изольдой хочу быть...
Она мечтательно закатила глазки.
- А тебя, красавица, как звать-величать, - обернулся я ко второй.
- Галя, - темненькая, с худощавой фигуркой, шаловливо стрельнув глазками в мою сторону, встала рядом. - Ты алькиным заморочкам не удивляйся: то она Марианной хочет стать, то Ангелиной, то Брунгильдой. Пойдем лучше, потанцуем.
Бешенные ритмы вертелись вокруг, музыка сотрясала воздух. Вот, блин, попал: танцевать-то я не умею. Нет, ну потереться там, в медляке, потискать партнершу, сбацать чего-нибудь из нижнего брейка на ней это могу. А вот скакать, как скачут на дискотеках – увольте…
Не дав мне одуматься, Галка схватила меня за руки и потянула в пляс. Рядом затрясла мясами ее подруга: ляжкой раз-раз, сиськой налево, жопой направо, черт в юбке, а не девка! Не долго думая, сграбастал их обоих и закружил в воздухе в такт музыке. Пухленькая замолотила по моей спине ладошками, заверещала, закрутила башкой. Вторая, крепко прильнув к груди, что-то сладко зашептала мне на ухо.
Поставив дев на палубу, перевел дух. Алька сразу же свинтила вниз. Галка утянула меня к борту, тень переборки скрыла нас от посторонних глаз. Тонкий аромат ее духов будоражил кровь, темные кудряшки трепетали на ветру, теплые руки нежно ласкали, шелковистые волосы щекотали лицо, горячие губы скользили по коже, сжигая меня поцелуями…
Вода мягко плескалась за бортом. Легкий ветерок обдувал лицо. Дизеля гремели на полном ходу, с каждым тактом приближая пароход к городу. Над головой проплывали мосты, гулко отражая эхо, звуки в панике метались от ажурных сводов к палубе и обратно.
- Ну вот, скоро причал, - Галя зябко передернула плечами. - Ты хоть кем на этом теплоходе работаешь?
- А никем, - отвечаю. – Это я с товарищем перед армией гуляю. Последний день…
- Ты, это, звони, если что, - она склонила голову мне на плечо. – Или лучше приезжай ко мне.
Пароходик резво подскочил к причалу. Швартовные веревки замотали за кнехты, заглушили моторы. Упившаяся молодежь по синусоиде переползала с парохода в автобус. Галка на прощание поцеловала меня в губы.
- Пиши письма! – она помахала ручкой и улыбнулась. – Я буду ждать!
Заполучив в свое чрево весь молодняк, автобус, густо рыгнув несгоревшим соляром, покатил прочь.
Похмельное солнце с трудом ползло на небосвод. На спящую Москву налезал жаркий летний день. Дрожащее марево стояло над рекой. Шестидесятая «Москва» встала на свое место в счале. Команда принялась наводить порядок. Мы со Стасом праздно болтались по палубе, не торопясь домой.
- А что это за клава на тебе висела, - поинтересовался Стас.
- Да так, - отвечаю, - случайная знакомая, подруга дней моих суровых.
Красный от натуги Костик пер к трапу звенящий мешок и набитое пустыми бутылками мусорное ведро.
- Вот уроды, - пыхтел он, - весь теплоход засрали. Кругом пустые пузыри валяются, носовой салон заблевали. Объедки по всей палубе. А какой-то баран гондон использованный в урну бросил.
- Не ругайся, - говорю, - гондон мой.
- Как так, - Костя аж подпрыгнул, - я же тебе специально ключей от кают не давал, чтобы ты тут никого не трахал.
- А я от вашего кубрика у Артура взял.
Потом приперлась следующая вахта, а мы, дико уставшие за ночь, дернули по домам.
Весь день я отсыпался, а вечером пришли на проводы друзья и родные. Немного посидели, дружно попровожав меня. Я расписался на пузыре с водкой, чтобы им через год отметили мое возвращение на гражданку. Когда все разошлись, оставшуюся ночь провожался с подругой.
И вот, позади пожелания легкой службы, прощальные рукопожатия, подругин поцелуй на дорожку. А впереди неприметная серая дверь в бетонном заборе. Жму кнопку звонка, в приоткрывшуюся щель сую повестку. Створка отползает в сторону, и багровое мурло натужно рявкает:
- Чё встал?! Вперед, шагом марш!
Машинально шагаю, сзади с лязгом захлопывается дверь, отделяя привычный гражданский мир от неведомого военного…
_________________
Дмитров 4х4

[УАЗтанк]

Пересылка
В РВК с повесткой парень пришел,
И по призыву солдатом ушел.

Призывников собрали в холле дожидаться опоздавших. Зал заполнился пьяным гомоном, звуки продолжающейся пьянки мерно накатывались морским прибоем. Кто-то судорожно глотал из горла теплую водку, кто-то в углу с надрывом рыгал, захлебываясь в блевотине. Рядом потное и сопливое пускало слезу по загубленной молодости, смахивая рукавом стекающие по подбородку слюни. Мелькали нетрезвые рыла, в воздухе витал запах преющих тел, перебиваемый вонью алкогольного перегара.
Вокруг призрачными тенями шныряли работники военкомата. Процокало каблучками знакомое девичье лицо. Где я видел эту длинноносую? Картинки прошлого медленно всплывали в памяти, в глубине подсознания, как на проявляемой фотокарточке, смутно вырисовывался девичий образ. И тут как обухом по голове, яркой вспышкой озарило: ночь, мы на даче у дружка, молодые девки рядом. Одну из них зову Лера, она сидит на высокой табуретке, короткое платьишко сползает с коленок, открывая полные ноги. Водка и вино разгорячили ее, испарина обильно оросила кожу, длинный носик блестит в неярком электрическом свете. Дружок уволок пьяненькую Леру наверх в мансарду. Потом долго охал и ахал, хватаясь за голову: боялся – вдруг девка залетит. А теперь эта деваха гордо дефилирует вокруг, зазывно покачивая бедрами.
Узнала, подошла, разговорились. Нетрезвые призывники вокруг пускали слюну, с вожделением пялились на обнаженные ноги, старались заглянуть в глубокое декольте. Объявили построение с вещами. Попрощался с Леркой, шлепнул ее на прощание и пошел становиться в строй.
Перед нами выползло багровое лицо в погонах, осмотрело качающуюся шеренгу, перевело мутный взгляд на лежащее барахло.
- Достаем вещи и продукты и кладем перед собой для осмотра. Алкогольные напитки, ножи и колюще-режущие предметы кладем отдельно.
Ответственный с помощником щупали вещи. Полуторалитровым пластиковым бутылкам сворачивали головы, приоткрывая пробку: если слышалось шипение выходящего газа, бутылка проходила проверку. В противном случае емкость с влагой подлежала безвозмездной конфискации. На банках с консервами проверяли дату выработки. Просроченные банки забирали.
Закончив шмон, пересчитали толпу по принесенным документам и скомандовали погрузку. Толпа с гомоном повалила во двор военкомата. Возле дверей сиротливо притулился старый львовский автобус, которые годах в восьмидесятых бороздили междугородние линии. Несмотря на архаичную внешность и лохматый год выпуска, эти автобусы имели комфортабельные откидные кресла и хорошую вентиляцию. Толпа разбрелась по местам, двигатель, судорожно проскрипев стартером, выбросил сизые клубы бензиновой гари, завыл-загудел, и самодвижущая колесница пустилась в путь.
На выезде из ворот военкомата провожающие дружно махали нам вслед. Многие из нас еще нескоро свидятся родными людьми. А кто-то не вернется домой живым. Тяжко на душе, есть над чем задуматься.
Автобус, скрипя всеми сочленениями, повез наш в первый круг армейского ада - на сборный пункт в город Железнодорожный. В дороге здоровый сон сморил молодые организмы: воздух в салоне постепенно заполнялся запахом перегара и мерным храпом. Две бессонные ночи подряд свалили меня с ног: откинув спинку кресла, я моментально оказался в цепких лапах Морфея.
Ближе к Москве народ, просыпаясь, начал уничтожать пронесенные запасы. Апельсины, накачанные спиртом, пластиковые бутылки с газированной водкой понемногу подняли настроение. Начали друг с другом знакомиться, пошел процесс образования совместных групп.
Автобус вкатился в распахнутые ворота и остановился на площадке перед трехэтажным зданием. Блин, а пересылка-то построена по типовому проекту обычной городской школы. В нашем городе шестая школа такая же, один в один. Входишь с плаца в центральный вход, прямо попадаешь в столовую. Налево, вместо школьного спортзала, располагается актовый зал с киноаппаратом. Направо - основная постройка, вместо школьной вешалки огромный холл. Двери, выходящие в холл, это двери анфилады комнат, где призывники проходят медкомиссию. Ну а классы на этажах превращены в импровизированные кубрики с деревянными топчанами для сна. В холле постоянно толпится бритоголовый народ, снуют люди в погонах.
На входе нас прошмонали прапор с сержантами. Бутылки проверяли не только на чих газом, но и на отсутствие алкогольного запаха. Всю домашнюю еду, бутерброды, кур, котлеты изымали. Оставили лишь домашние пирожки, консервы и конфеты с условием прикончить их тут же. Конфискованную снедь сержанты куда-то унесли.
Нам отвели один из кубриков на втором этаже. Бросив там свое барахло, отправились на прием пищи. Кормили в пересылке сносно: видно местным, служившим на обеспечении пункта, хватало для питания продуктового конфисканта, и еду не воровали. В меню был обычный общепитовский набор с упором на каши и супы.
А потом началась медкомиссия. Дули в прибор для определения объема легких, вешались на весах, прыгали выше члена, проверяли слух, зрение, координацию. Врачи издевались над нами как могли. Не знаю, чего там намеряли медики у пацанов, пребывающих в состоянии молодецкого похмелья, но ко мне моментально прицепились, что спирометр показал меньшее значение, чем по военкоматовским записям годичной давности.
- Куришь? – строго спросил военврач.
- Нет.
- Тогда не филонь, дуй как положено.
Набрав побольше воздуха, выдул к удовлетворению медиков в спирометре больше четырех литров.
Под конец осмотра вызвали к главе врачебной комиссии. В кабинете сидели майор и старлей со змеей и рюмкой на петлицах.
- Ну и герой, - майор поднял на меня изучающий взгляд. – Двадцать один, а уже с высшим. Четыре года учился, так?
- Не так. Просто с шести лет в школу пошел.
- Ну ладно. А вот в личном деле вписано: водитель, арматурщик, автослесарь, моторист- рулевой. И еще есть дипломы морского инженера и помощника судового механика. Когда все это успел?
- Сам не знаю, - я развел руками. – Права в школе получил, арматурщиком на заводе ЖБК в школьные каникулы работал, через год на ЖБКовской автобазе летом слесарем трудился. Год назад навигацию на пароходе откатал. А на морского инженера и на плавсостав механиком я в институте учился.
- Куда же тебя приписать-то, - майор вопросительно посмотрел на меня. – По всем святцам тебе во флот надо. Или в стройбат. Шоферы и арматурщики там нужны.
- На теплоходе где работал? – вклинился в разговор старлей.
И тут меня понесло. Я им долго рассказывал про свой пароход: и как на нем катал звезд эстрады, про Газманова и его пассию, бывшую жену Эдика Лимонова, про правительственные рейсы с заграничными руководителями, как Сосковца катали, про выезд с Ельциным – это президент России который, - как ручкался с Коржаковым. Как фильмы и клипы снимали на моем пароходе и стоящем рядом "Максиме Горьком" – бывшем пароходе Сталина, - и прочее, прочее.
- Хочешь остаться служить в Москве? – неожиданно спросил майор.
- Кто ж не хочет-то. А это не подколка? – ожидая подвоха спросил я.
- Оборзел совсем, офицеру не веришь?! – обозлился майор. – Я тебе дело говорю. Тем более с высшим можешь остаться в области. Год прослужишь рядом с домом. Предлагаю Москву: управление пожарной охраны города, рота обеспечения в двадцать человек числом.
- Согласен! – я выжидательно посмотрел на врача. – А что для этого надо?
- Да ничего, - улыбнулся майор. – Я все беру на себя. Не каждый день мне такие самородки попадаются.
Забегая наперед, скажу, что не уехал в обещанное место, хотя военврач сдержал слово: своими глазами видел в документах карандашом проставленный номер части, обслуживающей управление. Долго ждал вызова по трансляции для отправки в эту часть. Так и не дождался. Видимо там своих блатных хватило.
После ужина призывников собрали в актовом зале. Мордатый, в полковничьих погонах, нудно втирал на трибуне что-то патриотическое. Закончился день кинокартиной-месивом из разряда выпусков телепередачи «Служу Советскому Союзу».
В нашем кубрике поймали крысу. Прижали в углу. Вытрясли из карманов уворованное и начали бить. Жаль, что на шум прибежал дежурный по этажу и спас придурка от справедливой расправы.
Вечером выгнали на вечернюю поверку. Офицеры выполнили поименную перекличку и разогнали по кубрикам. Не успели присесть, как раздалась новая команда:
- Построение на плацу, бегом марш, вашу мать!
Они там совсем охренели, что ли? Решил заныкаться и не бежать на улицу. Со мной остались еще двое. К моему удивлению никто помещения не шерстил, выгоняя отказников. Мы через коридорное окошко решили поглядеть, куда погнали наших товарищей.
На плацу стояла нестройная шеренга. Перед ней болталось какое-то туловище в гражданской одежде и грязно ругалось. Ба-а, да оно же совсем пьяное. В слюни. Мотясь, как портянка на ветру, гражданский пытался выстроить толпу в две шеренги и куда-то ее увести. Народ молча выполнял команды. В армии, конечно, необходимо повиноваться приказам вышестоящих по званию. Но здесь, на пересылке, пресмыкаться перед какой-то тлей в цивильных тряпках? Да ну ее на хер!
На плац прибежал капитан с прапором и двумя солдатами и начал орать на гражданского.
- Халтурин, ёб твою мать! Гондон штопанный, я тебя завтра в Чечню рядовым к ебеням отправлю. Бегом на хрен с глаз моих, сука пьяная! – И прапору. – Урода на губу до утра, нехер ему сегодня дома ночевать.
Глядя, как пьяному крутят руки и волокут его по асфальту, капитан витиевато выматерился и, ссутулившись, пошел следом. Ну и дела. Тот в гражданке казался из пересыльной обслуги. Блатота: ночует дома, ходит не в военной форме. Блин, вот бы мне так служить!
Ночью парни доедали пьяные фрукты. Отказавшись от предложенного наспиртованного апельсина, моментально уснул.
Второй день запомнился утренней припашкой на рытье траншеи. Пришедший к нам лейтенант искал желающих прогуляться. Не видя рвения в наших глазах, он сам отобрал любителей свежего воздуха. В их число попал и я.
Привели нас за приземистое кирпичное здание, из которого доносилось басовитое гудения трансформаторов. От него к забору наметилась прокопанная канава. В ней лениво ковырялись лопатами два солдата: видно было, что работа по углублению застопорилась в хитросплетении корней деревьев, спиленные стволы которых валялись вокруг.
Нас привлекли к высокоинтеллектуальному труду операторов траншеекопателей, выдав каждому по штыковой лопате. Поковырявшись тупым инструментом в плотном грунте и посмотрев, как соратники разломали об корни топор, обратился к курившему рядом лейтенанту:
- Нам нужен дрючок. Без него мы яму и за неделю не выроем.
Копари, прервав работу, прислушались к разговору.
- Дрю-ючок, – как бы смакуя это слово, протянул лейтенант. – А чё это за херня?
Ну я ему и объяснил вкратце, для наглядности приставив топор к лому. Лётеха тут же нарезал задачу своим бойцам, и через час свежесваренный дрючок был у нас в канаве. Пока шло изготовление инструмента, мы за будкой кайфовали в тени деревьев.
Шустрая вошка первой на ноготь попадает: мне, как инициатору идеи, лейтенант всучил дрючок в руки. Ага, подружили дурака и тяжеленную дуру.
- Не, - говорю, - эта ракета не полетит.
- Какая ракета?! – у летёхи от удивления округлились глаза.
Объяснил. С согласия лейтенанта реорганизовал технологический процесс копания. По-своему расставил дрючконосцев, отдав дрючок ближайшему бойцу, очертил фронт работ операторам лопат. Себе же я отвел почетную обязанность руками водителя. Видя, что дело пошло, летёха, оставив меня старшим импровизированной бригады гробокопателей, свинтил по своим неотложным командирским делам.
Без надзорных очей трудовой задор у парней угас, а бойцы попытались всучить мне лопату. Пришлось решительно бунт пресекать в зародыше, пообещав сдать возмутителей спокойствия на растерзание их командиру. Так, вяло ковыряясь, прокопали канаву от пня и до обеда.
Насытившись, удачно закосил от повторного выхода на свежий воздух, зашифровавшись до ужина в соседнем кубрике. Пусть лопата работает, она железная. В этот день покупатель за мной так и не приехал.
День третий ознаменовался выборами президента России. У всех призывников отобрали военные билеты, и мы чужими руками «добровольно» отдали голоса для выбора на второй срок правящего сейчас Ельцина. В столовой на сладкое давали кексы с изюмом.
День четвертый прошел буднично: подъем, мыльно-рыльные дела, завтрак и ожидание покупателей. Офицеры приводили вновь прибывших. Постоянно кого-то дергали с вещами. Удачно откосил от влажной уборки кубрика, свинтив якобы на медкомиссию. Посидел за трансформаторной будкой в тени деревьев. Пообедал. Потом валялся на лежаке, прислушиваясь к объявлениям по трансляции. Поужинал. Гонял гусей на топчане, ожидая отбой, народ в это время уничтожал алкогольные фрукты. И тут в кубрик ввалился летёха с папкой в руках.
- Все, кого назову, с вещами на выход. С сопровождающим отправитесь на место вашей дальнейшей службы.
Он зачитал список, назвав и мою фамилию. Жизнь начала раскручиваться по новой спирали. Впереди меня ждет неизведанное. Прощай пересылка, да здравствует армейская служба!
_________________
Дмитров 4х4

[УАЗтанк]

Казарма
Портянкой воняет здесь не одной,
Это казарма – дом наш родной.

Приехавший за нами покупатель оказался с московской пожарной части. Оформив бумаги, нас загрузили в тентованный «зилок». Сопровождающий залез в кабину, в кузове возле заднего борта разместились два сержанта, лениво покуривающие сигареты с фильтром. Едва грузовик выбрался за ворота, как мордатый с тремя лычками обернулся к нам.
- Братва, - он резким движением выстрелил бычок за борт, - если у кого осталась жратва, рубайте ее сейчас, при шмоне все заберут.
Упрашивать лишний раз не пришлось. Собрали обильный шведский стол, высыпав оставшиеся продукты в центре кузова. Пригласили сержантов присоединиться к трапезе. За едьбой дорога пролетела незаметно. Сержанты просветили нас о месте дальнейшей службы: мы едем в пожарную часть, расположенную на Ярославском шоссе. На вопросы о дедовщине нам уклончиво ответили, что все увидим на месте. Кругломордый, с лицом кастрированного кота, настойчиво предлагал пронести за дольку имеющиеся наличные через намечающийся по приезду шмон. Те, кто повелся, потом ни денег, ни сержанта не увидели. Я же еще на пересылке зарядил свои сбережения в катушки с нитками. Плотно сложив купюры, запихнул полученные полоски в центр бумажных катушек и обмял их.
Грузовик вкатился на московские улицы. Вечерний сумрак окутал землю. Дрожащее марево над асфальтом размывало свет фар, машины призрачными тенями скользили по дороге. Сочные огни неоновых реклам расчертили потемневшее небо. Резкие тени легли под деревья. Раскаленный дневной воздух сменился ночной свежестью.
Машина свернула с трассы, прокатилась по темной улочке и замерла возле неприметного бетонного забора. «Оставь надежду всяк сюда входящий!» - огненные письмена кокетливо высвечивали сомкнутые челюсти въездных ворот: плотоядный молох жаждет гражданских душ себе на поживу. Бесшумно разверзлась мрачная пасть, обрамленная остриями копий, и второй круг армейского ада принял нашу колесницу в необъятное чрево. Встряхнул головой, отгоняя наваждение: привидится такое во сне, подушкой не отмашешься.
«Зилок», скрипя расхлябанным кузовом, подъехал по обрамленной кустистыми насаждениями дорожке к громаде каменного здания, в темноте мертво блестевшим неосвещенными окнами. Лязгнул открываемый борт, горохом высыпались, шлепая подошвами об асфальт. Через неприметную боковую дверь нас загнали в полутемный бокс с окрашенными кирпичными стенами. Котом за яйца в долгий ящик потянулось время ожидания.
Шмонали нас пузатый прапор с красными воспаленными глазами и долговязый губастый сержант. Искали съестное, но мы почти все были пусты. Лишь маленький, с оттопыренными ушами и как топором обрубленным подбородком Киса пытался утаить две банки с консервами. Пронесенная через обыски первого круга армейского ада еда была благополучно конфискована губастым в свою пользу. Вякнувшему против Кисе сержант отвесил звонкого леща и приказал заткнуться.
Тем временем начался процесс регистрации новоприбывших. За фанерным столом примостился сержант, рядом разместился прапор. Вызывая призывников, он выковыривал личные дела из лежащей на столе кипы. С подошедшим проводилась краткая беседа, уточнялись анкетные данные, губастый заполнял формуляр, вызывали следующего кандидата.
Меня пытали несколько дольше других, крикнув последним. Прапор усиленно морщил мозг, вздергивал головой, внимательно изучая личное дело, кидал в мою сторону косые взгляды. Задавал те же вопросы, что на пересыльной комиссии, но глубоко в душу не лез.
- Хер с тобой, - махнул рукой, - свободен.
«…как сопля в полете», - мысленно добавил я и пошел к ребятам.
Построились. Заложив руки за спину, выпятив из-под расстегнутого кителя дирижабль пивного живота, прапорщик толкнул пламенную речь, смысл который свелся к следующему: повиноваться отцам-командирам, безобразия не нарушать, и тогда наша служба станет манной небесной. Кормят здесь от пуза, оденут в новенький камуфляж. Сделав упор на то, что мы ни в чем нуждаться не будем, прапорщик сходу предложил молодежи сдать наличные капиталы на хранение под запись в специальную тетрадь. Дураков не нашлось: своя тельняшка ближе к телу, дал погонять на время – ушла с концами.
- Командир карантина, сержант Суббота, отведет вас в казарму. Завтра у вас будет баня, потом получите обмундирование, - протерев воспаленные глаза платком, прапор величественно покинул помещение, оставив нас на растерзание долговязому. Тот, мечтая поскорее от нас избавиться, был краток.
- Обращаться ко мне «товарищ сержант», - он заложил большие пальцы рук за ремень. – Я ваш царь и бог. Каждый должен усвоить: здесь ты никто, зовут тебя никак; ты еще не дух, ты просто запах.
Суббота, построив колонной, отвел нас в казарму. Указал койки, на которых лежали только матрасы, и, предупредив, чтобы спали не раздеваясь, скомандовал отбой. Поставив дневального снаружи для охраны, сержант, запретив выходить из помещения, запер дверь.
В казарме с закупоренными окнами моментально пробило в пот. Фрамуги, заколоченные здоровенными гвоздями, стойко хранили знойное тепло прогревшегося за день воздуха. Всю ночь духота не давала заснуть.
- Подъем!!! – зычный вопль дневального вырвал сознание из тьмы неспокойного сна.
Закачались раздолбанные кровати, заскрипели продавленные панцирные сетки. Несколько человек вместе со мной стали обуваться, остальные продолжали сладко храпеть. Чернявый недомерок, мучающийся похмельем, послал дневального на хер.
Немного погодя дверь отворилась, и в казарму под командой Субботы бесплотными духами вошли несколько солдат с ведерками в руках. Бесшумно разойдясь к ближайшим койкам, на которых спали богатырским сном, они по взмаху руки сержанта окатили спящих ледяной водой. Мера оказалась действенной, мухой вскочили все: и мокрые незадачливые засони, путающие в соплях и матерной ругани, и те, кто остался сухим.
В армии любят порядок и дисциплину. Тех, кто проспал подъем, Суббота под присмотром дневального оставил в духоте убирать воду и сушить матрасы. Проснувшихся вовремя сержант вывел на солнцепек для утренней зарядки. Солнце ультрафиолетом ярилось на небосводе, даря земле все сжигающее тепло. Над нагретым асфальтом стояло дрожащее марево. Тридцатник в тени это не шутка: каждое движение заставляет обливаться потом. Мы со вчерашнего дня не пили воды, ночь промучавшись в душной казарме. Гортань сохнет, язык наждачкой дерет горло. От обезвоживания кружится голова, перед глазами плывут красные тени.
Пославший дневального отбывал наказание рядом с нами. Он, выгоняя винные пары, гусиным шагом скакал вокруг машущего руками строя, постоянно подпрыгивал, хлопая ладошками над головой. Суббота обещал задрочить его строевой после обеда.
На завтрак отправились колонной по двое. Пестрая толпа в гражданской одежде резко контрастировала с окружающим. Из окошек свешивались разномастные лица в форме песочного цвета, рассматривали нас как обезьян в зоопарке, тыкая пальцами, довольно орали:
- А-а-а, духи приехали!
- Салабоны идут!
- Чушкари!
Из каждого распахнутого окна, как из логова хищника, раздавался протяжный утробный рев солдатских глоток:
- Ду-у-хи-и! Вешайтесь!
Мороз пробегал по коже: в «добрых пожеланиях» слышится нетерпеливое урчание многоголового голодного чудовища, перемалывающего души призывников. Оглядываю ребят: растерянные, бледные лица, испуганные взгляды мечутся по сторонам. Муторно, кошки скребут на душе.
Через плац организованно прошли в столовую. На столах была расставлена пластмассовая посуда и бачки с кашей. Во время завтрака все делалось по команде: рассадка по местам, раздача и поглощение еды.
- Головные уборы снять. Приступить к приему пищи.
Расслабленные домашней вольницей, не спеша, с грацией беременных бегемотов вразнобой приземлились на лавки.
- Оставить! Встали, воины!
Будто подброшенные пинком вскочили, повернув головы к сержанту.
- Чё за хуйня? – прорычал Суббота. – Вы в армии или где? Эй, военный, хули за стол в пидарке сел?
Невзрачный, с конопушками по всему лицу парнишка испуганно сдернул с головы бейсболку и скомкал ее в руках.
- Для тех, кто в уши долбится: за каждый залет буду ебать! Тупорылых буду ебать особо, - сержант медленно шел вдоль столов. – На завтрак дается десять минут, с вашими залетами осталось пять. Приступить к приему пищи!
На этот раз метеорами рухнули за столы, расхватали ложки. В тарелках серые куски слизи источали тонкий аромат выгребной ямы. Предложенная еда аппетита не вызывала. Лениво поковырявшись ложками в содержимом, парни дружно отодвинули тарелки, отвернув носы в стороны.
- Гы, домашние пирожки еще не высрали, - заржал Суббота. – Ничего, через недельку будете жрать, что дадут, и за добавкой бегать.
Склизкую требуху каши, блестящую на дне тарелки, пробовать не решился. Я сделал финт конем: обменял свое масло, которое на гражданке почти не ел, на белый хлеб и быстренько схрупал образовавшиеся запасы, выдув вприкуску кисловатый компот. Если не хочешь быть голодным, никогда не оставляй на потом то, что можно съесть сейчас.
По закону единства и борьбы противоположностей, все хорошее когда-либо кончается. Резким окриком был прерван наш гастрономический кайф.
- Построение перед столовой через двадцать секунд, осталось десять!
Народ из-за столов как ветром сдуло. Стадом дизентерийных лосей, мчащихся к единственному очку, загрохотали к выходу, отстающих Суббота ускорял пинками. И снова строй, и маты, маты. Каждому свой ёб достался, никого сержант ласковым словом не обошел. Эх, богат русский язык идиоматизмами, куда там до него задрипанному забугорному с его факам-каками…
И вот, сытые и довольные мы стоим в очереди на получение обмундирования. Барахло выдавал пожилой старший прапорщик. Оценивающим взглядом он окидывал очередную фигуру и говорил размеры вертевшемуся на выдаче бойцу. Каждый получил: китель и штаны в пятнистой расцветке, синюю подменку, летнюю кепку цвета хаки, уставные черные трусы, майку, портянки, подворотнички, два полотенца, звездочку, две «капусты» и пару укороченных кирзачей с утяжками на голенищах. Похватав в охапку полученное богатство, отправились на помывку в баню.
Перед водными процедурами всех молодых остригли наголо. Банщик выдал две ручные стригульки, и начался процесс нивелировки личностей. То, чем недавно парни так гордились на гражданке, полегло ворсистой копной под натиском железных "цирюлен". Тупые машинки по живому выдергивали клочки волос, оставляя за собой на голове кустистое болото, будто вспаханное пьяными в дуплет трактористами. Потом нас, бритоголовых, загнали под холодный душ смывать с себя гражданскую борзость и спесь.
Баня! О, сколько в этом слове для сердца русского слилось: сухой жар парной, пиво и голые девки. Вот сходим в баню, заодно и помоемся. Щас! Армейская баня ничего общего с гражданской не имеет. В армии все устроено просто, без затей: обложенные кафелем раздевалка и моечное помещение с кранами и душевыми сосками. Заходи и мойся. Если сумеешь.
Бритоголовые тени плескались под душем. Банщик, лениво наблюдающий процесс мойки, время от времени крутил вентиль горячей воды на коллекторе. С интересом глядя, как из-под холодных струй с воплями вылетают мыльные тела, он заразительно смеялся. Рядом, запрокидывая голову, гоготал Суббота. При мытье приходилось постоянно наблюдать за руками банщика: стоило им потянуться к крану, как я сразу отходил от льющейся воды. Нырнувшие на освободившееся место тут же попадали под ледяной поток.
Не обошлось без курьезов. Голая кожа да бритые головы сделали всех похожими друг на друга. Нас можно было кое-как отличить только по росту. Или по размеру некоторых частей тела. Мослатого невысокого Витьку с Коломны за огромное мужское достоинство, болтающееся между тощими ляжками, окрестили Хоботом. Такого болта устрашающих размеров, как у него, больше ни у кого не было: коломенская верста во всей красе.
Чистые и распаренные сидим в предбаннике на лавках. Рядом с портянкой в руках расположился Суббота.
- Смотрите, воины: берем портянку, ставим сюда ногу, разглаживаем складки и заворачиваем, - сержант артистично запеленал ступню.
При обучении использовался наглядный армейский принцип: делай как я. Не все с первого раза смогли повторить действия обучающего. В этом, вроде бы нехитром деле, требуется аккуратность и многократное повторение. В числе немногих я намотал портянки с первого раза, избежав сержантских лещей.
Камуфлированный строй новоиспеченных солдат уверенно прогрохотал сапогами к месту своего дальнейшего пребывания. Карантин располагался в казарме совместно с первой и третьей ротой. Там уже две недели живут такие же молодые - призывники первой партии. Нам вместе предстоит пройти курс молодого бойца. Новый виток армейской жизни ожидает нас…
_________________
Дмитров 4х4

[УАЗтанк]

Курс молодого бойца
Забудь друзей, забудь подруг!
Солдат себе хороший друг.

Основное жилое и служебное здание войсковой части в плане представляет собой квадрат, в центре которого асфальтовым покрывалом вольготно раскинулся плац. Стороны квадрата – переходящие одна в другую пятиэтажные казармы – непосредственные места нашего обитания.
В расположении, где разместился карантин, нас построили на свободном от коек месте. Вместе с сержантом Субботой пополнение принимал командир первой роты старший лейтенант Кабанов. Видом он человек-гора: на широких плечах накинут офицерский китель, мощный торс бугрится мышцами, плавно переходя в широкий подбородок, шеи нет. Массивная челюсть, слегка выдвинутая вперед, хищно шевелится. Высокий лоб интеллектуала, увенчанный фуражкой с высоко загнутой тульей, скрыт низко надвинутым козырьком. Колкий взгляд из узких амбразур глазниц скользит по нашему строю пушечными жерлами зрачков. Блин, ему бы в кино сниматься: киборгов играть. Или суперменов, спасающих мир от вселенского зла.
Кабанов недолго рассматривал на нас скучающим взглядом, убравшись вскоре в ротную канцелярию. Ну и Суббота один развернулся, толкая приветственную речь о нашем месте службы. Он очень наглядно растолковал наши права и обязанности, на могучем народном разъяснив, кто мы есть: мы никто, мы – запахи. Нам ничего нельзя. Чтобы что-то совершить, надо предварительно испросить на это разрешение у вышестоящего начальства. Даже сотворить кучку на очке можно только по команде. Перемещаться за пределами расположения разрешено только строем в сопровождении командиров. В казарме запрещено выходить за пределы карантинного кубрика. Даже если очень настойчиво – то есть с угрозами – позовут. И прочая белиберда, которую я пропустил между ушей.
Нам показали место нашего обитания: двухэтажные койки образовывали отдельно стоящий жилой отсек. Часть их была застелена. Там жили наши товарищи, призванные на две недели раньше. Целых две недели они постигали армейские порядки, маршировали, выполняли непонятные приказы. Мне даже их стало немножечко жалко: пока мы на гражданке развлекались, они тут две, полновесных две недели службу тянули. Во как…
Рассадив нас в учебном классе, Суббота показал, куда и как монтируется на форму навесные и пришивные хреновины, выданные на вещевом складе. Я со своим барахлом быстро разобрался, и подворотничок умудрился пришить нормально с первого раза. Закончив с одежкой и пройдя придирчивый сержантский контроль - Суббота линейкой измерял правильность расположения знаков различия, - принялся надраивать бляху ремня до ядреного блеска. А неумехи, искалывая иголками пальцы и матерясь под нос, подшивались вкривь и вкось, втайне радуясь своему мастерству. Не пройдя контроль качества – Суббота косую подшиву рывком сдирал напрочь, - подшивались заново. Долго вся эта канитель продолжалась, успев надоесть. До обеда продрюкались с обшиванием формы.
Нас выгнали на линейку спортгородка, где под командой второго карантинного сержанта наши новые товарищи отрабатывали спортивные упражнения на снарядах. Этот сержант, по фамилии Демазов, был мал ростом, смугл и голосист. Нас, молодых, соединили вместе в единый строй. Теперь каждый чувствовал плечо товарища. С кем-то из них я распределюсь в одну роту. И придется нам вместе тянуть суровую лямку армейской службы.
(С)перто отсюда
_________________
Дмитров 4х4

[УАЗтанк]

Ломали мозг нам недолго. После, построив в колонну по двое, повели на обед. Войти и рассесться за столами получилось с четвертого раза. Разобрали ложки, назначенные бачковые разложили еду по мискам. От запаха из тарелок воротило нос, но голод не тетка, другой пищи на столах не было. Пересилив отказывающийся организм, не дыша носом, притупляя этим вкусовые рецепторы, начал осторожно поглощать то, что нам дали. На первое был рыбкин суп: в мутной жиже плавали костистые хвосты и студенистые головы, приправленные разваренными в клейкие сопли овощами. Вторым пошло синее картофельное пюре и поджарка из чего-то несъедобного с рубленными костями, перевитыми жесткими жилами. Запил это безобразие кислым компотом из сухофруктов медузообразной консистенции вприкуску с черным хлебом.
Призвавшиеся вместе со мной, брезгуя, почти ничего не ели. Лишь наши товарищи, прослужившие на две недели больше, рубали так, что за ушами трещало. Блин, такое дерьмо, что было в обед, не всякая собака жрать отважится. Что-то мне подсказывает, что с едой у нас будут проблемы, оголодаем тут на таких харчах.

(С)перто отсюда
_________________
Дмитров 4х4

[УАЗтанк]

С набитым животом, но с чувством неудовлетворенного голода, стою в строю однопризывников. Перед нами ходит Суббота и делает очередное внушение за расхлябанность. Рядом построились отслужившие две недели. Перед ними расфуфыренным павлином вышагивает Демазов, с руганью подковыривая воздух большим пальцем руки, будто кочедыком. Определяя наказание провинившимся, он был прост, как кирзовый сапог:
- За залеты, суки, буду дрочить, - и дерг, дерг рукой.
Вновь прибывших Суббота повел в санчасть, остальные отправились на плац заниматься шагистикой.
От въездных ворот до фасада казарменного комплекса проложен обрамленный кустарником проспект, проходящий в центр плаца через арочную конструкцию. Туда утопали наши товарищи. Левее арки в тени кустарника замаскировалась офицерская кафешка, за ней весь первый этаж торцевого здания отведен под солдатский курорт - санчасть. Нам туда, на медосмотр.
В холле нашу толпу встретил начмед собственной персоной, быстро организовав медицинский осмотр под своим чутким руководством. Наши органы осматривали, щупали и изучали хирург, лор, окулист, терапевт и прочие эскулапы. Дружно прыгали выше члена, рвали пасть в показательном зевке у зубника. Дули в спирометр, планкой ростомера получали по голове, качались на напольных весах. За час прошли всех врачей и сделали необходимые измерения. В общем, зачем-то нам провели почти такую же комиссию, что и в Железнодорожном. Как мне кажется, в армейских частях и гарнизонах знают ценность результатов работы призывных комиссий, которые частенько, для выполнения плана по набору срочников, признают годными к строевой службе настоящих инвалидов и потенциальных клиентов психиатрических лечебниц. И, не доверяя тем заключениям, дополнительным медосмотром на местах определяют истинное состояние здоровья призвывников.
А на плацу наши товарищи отрабатывали обещанное Демазовым наказание. Изматывающая муштра продолжилась и с нашим появлением. Вот она - строевая дрочка - во всей красе. Неужто и нам это предстоит?
Построив нас рядом, Суббота, набычившись, тяжелым взглядом скользит по лицам:
- Вы поступаете в распоряжение младшего сержанта Демазова.


(С)перто отсюда
_________________
Дмитров 4х4

[УАЗтанк]

Нам, вновь прибывшим, Демазов вначале показал с разъяснениями технологию строевого шага. И каждого тут же заставил продемонстрировать усвоенное. Человеческий мозг – создание совершенное. Вместе с нервной системой он составляет самодостаточную систему управления организмом. Высшая нервная деятельность не затрагивает сознание: захотелось подойти к чему-то, мозг по нервам передает исполнительные импульсы конечностям, и тело на автопилоте, не включая сознание, делает шаг ногой, потом второй, добираясь в нужную точку. И при маршировке должно быть также. Ага, хрен там! Стоило только включить мозг на марше, контролируя правильность отмашки рук, как его моментально замыкало. Вместо строевой ходьбы тело задирало ногу и, с той же стороны, заносило руку для замаха. Полученное гротескное перемещение по плацу очень отдаленно напоминало настоящий строевой шаг: марширующий солдат превращался в дергающегося паяца. Тут и я не был исключением.
- Тупорылые, бля! – на багрового от злости Демазова было страшно смотреть. – Я вас, уроды, научу строевому шагу! Буду дрочить до тех пор, пока все не пойдут, как положено.
И вот мы, соединившись с товарищами на плацу, потные, с дебильными лицами, устремив придурковатые взгляды в пространство, строевым шагом колонной по два топаем вокруг сержанта. Взмокший на солнцепеке Демазов, злой, как собака, надсаживаясь, орет, гоняя нас по кругу.
- Четче шаг! Раз-два, раз-два, раз-два-три! – хрипло разносится по плацу, перекликающимся эхом замирая вдали.
Грохот сапог, отражаясь от железобетонных стен, уханьем строительного копра рвет барабанные перепонки, резонирует расплавленный воздух, дневное светило ярится, выжигая закипающие мозги в черепных коробках. Мы превратились в бездушных автоматических кукол, слепо выполняющих подаваемые команды. Механические движения конечностей, стеклянный взор, камуфляжные куртки блестят кристаллами соли, испарина покрывает лица, рты судорожно ловят горячий воздух. Раз-два, раз-два, раз-два-три...
- Козлы, - шипят сзади, - из-за вас, придурков страдаем. Хули вы ходить не умеете?
Ага, вот уже появились недовольные, из ранее призванных. Неужто они все с первого же раза маршировать научились? Раз-два, раз-два, раз-два-три…

(С)перто отсюда
_________________
Дмитров 4х4

[УАЗтанк]

Ага, вот уже появились недовольные, из ранее призванных. Неужто они все с первого же раза маршировать научились? Раз-два, раз-два, раз-два-три …
…бля, когда же это кончится?..
…раз-два, раз-два, раз-два-три…
Жизнь, как тельняшка моряка, изобилует полосами: черными - несчастливыми, белыми - радостными. Наконец-таки наступила белая полоса: нас, замотанных, погнали ужинать. Война войной, а обед по расписанию.
За столы попали с первого раза - видимо нас сегодня основательно дрессировали на плацу, - и сходу без сучка и задоринки по команде приступили к приёму пищи. Схватив ложку, подтянул к себе тарелку с запашистым комком каши. Поковырял её, и отодвинул: жрать хочу, но некуда - живот полон. Дело в том, четверо дней подряд мой трюм не желал освобождаться от балласта, сливая только жидкие отходы. Организм исправно принимал съестное внутрь, а вот отдавать переработанное наружу не спешил. В общем, не срал я со второго дня пребывания на пересылке в Железнодорожном. Место к сегодняшнему дню внутри меня закончилось: пришлось ограничиться хлебом с маслом и стаканом чая.
Вечером нам дали листочки со словами песни, приказав заучить все к завтрашнему дню. Эту песню будем исполнять при строевых эволюциях на присяге. Не успел просмотреть листок, как прозвучала команда на построение. Построившись, дружно затопали за каким-то хером вокруг казарм. Это оказалась вечерняя прогулка. Впоследствии мы регулярно, согласно распорядку дня, так ходили перед сном, и не просто ходили, а маршировали, распевая строевую песню.
Печатаю шаг, а внутри сожранная еда бултыхается, бьется об стенки живота, просясь наружу. Идти тяжело, кажется, что сейчас гидроударом выбьет нижний клапан, и внутренности вывалятся на сапоги. Да вдобавок горят сопревшие от пота ляжки, натертые днем на плацу. Стараюсь раздвигать ноги пошире, иначе каждый шаг огненным лезвием полосует раздраженную кожу. Иду, раскорячено переваливаясь, будто кранец подвесил между ног. Сзади слышно гыгыканье, парни веселятся, а мне не до смеху – мучаюсь, желая поскорей доползти до казармы.
Вечер промелькнул трассирующей пулей, пролетев, как фанера над Парижем: подшивались, приводили одежду в порядок, прошли вечернюю поверку с осмотром содержимого карманов. Я, попутно, успел провести гигиенические процедуры, с мылом вымыв шею и проблемные места на ногах. Роты и карантин дружно отбились, и я, сильно уставший, моментально провалился в объятия Морфея.

(С)перто отсюда
_________________
Дмитров 4х4

[УАЗтанк]

Сон сломала мышиная возня в проходах наших кроватей. Свесив голову, увидел, как какие-то серые тени тормошат парней, испрашивая у них бритвенные лезвия. Блин, совсем ополоумели: на кой черт им они сдались? Бриться, что ли, хотят? С вялотекущих мыслей мой мозг незаметно соскользнул в непонятные сны…
…Стою на опушке леса у лесной дороги, закатное солнце апельсиновой кисеей затеняет ультрамариновое небо. Вдалеке монотонно мотор грузовика. Шум равномерно нарастает, приближаясь из-за деревьев, и ко мне подкатывает бортовой автомобиль. Стеклянно звякает открывшаяся дверка, булькая, из радиатора на землю течет вода. Разевая черную дырку рта, водитель приглушенно зовет пустоту:
- Дневальный…
И уже громче и нетерпеливей:
- Дневальный!
…злобный вопль пикирующим штурмовиком вываливает сознание из ватной пелены сна:
- Дневальный, бля!!!
-Я, - доносится в прикрытую дверь.
- Дневальный, тащи станок ебальный! – несется из угла, где сосредоточенны койки ротной неуставной элиты.
- Гы-гы, - гогочут там, и снова, - дневальный! Ко мне, сука! Бего-ом!
Грохоча кирзачами, в расположение врывается дневальный с бледным испуганным лицом и, топотом сгоняя остатки сна, бежит к позвавшему.
- Дневальный первой роты… - начинает было рапортовать и, получив мощный удар в грудь от крупного, как лось, парня, кулем кубарем летит через голову.
- Не высыпаешься, солдат? – глумливо рычит он и, потирая руки от возбуждения, ногами, раз за разом, бьет стонущее на полу тело.
Старослужащие одобряюще рыгочут, грозятся дневальному страшными карами. Напоследок пнув избиваемого, экзекутор, энергично почесывая задницу, скрылся за койками. Дневальный, звонко хлюпая расквашенным носом, неверной походкой пошаркал приводить себя в порядок. Его растрепанный китель в пятнах крови выбился из-под ремня, штык нож сполз на яйца. Да, блин, очень не хотелось бы распределиться в первую роту к этим скотам. Надо потихоньку начинать наводить мосты и присматривать себе теплое местечко. Сознание плывет по волнам неспокойной дрёмы, прерываемой возней в буром углу казармы. Там приглушенно гудят дедушки и дембеля. Шумно гоняют духов за чаем и сигаретами, громко требуют хлеба с маслом. Хорошо ещё, что никого не колотят. Издеваются над дневальным, как заезженная пластинка настойчиво требуют у него секс станок. В детство впало старичьё, веселятся, буйно гогоча, не дают нам спокойно уснуть, сволочи. Так добрая половина ночи пролетела в беспокойных метаниях. А под утро в гальюне зачистил брюхо до зеркального блеска от твердых бытовых отходов. И с облегченной душой забылся без сновидений.


(C)перто отсюда
_________________
Дмитров 4х4

[УАЗтанк]

Будучи школьником, а позже студентом, утром очень часто просыпался самостоятельно. И не страдал от проблемы «проспал, потому что не услыхал будильник». Организм пробуждался с равным успехом и от грохота механического звонка, и от еле слышного сигнала «пип-пип» электронных наручных часов, лежащих рядом с кроватью. Не подвело чувство времени и сегодня: нежась под простынкой, услышал топот сапог дневального, бредущего от тумбочки. Соскочив с койки и начав одеваться, увидел, как дневальный, встав в дверном проёме, раззявил рот и, багровея от натуги, проорал:
- Рота, подъем!
Духи подорвалась, тушканчиками повскакав с кроватей, непуганый карантин же и вальяжные черпаки, поднимались неспешно. Большинство дедовских коек остались недвижимы, на остальных вяло шевелились, поднимали головы, осматриваясь, и падали обратно досыпать. Обведя глазами сонное царство, дневальный, обреченно вздохнув, повторил:
- Рота, подъем!
- Съебался, чмо, нах! – гаркнули на него из бурого угла.
В проходе нос к носу столкнулся с обозленным Демазовым. Сержант, намотав на руку снятый кожаный ремень и оставив свободным полуметровый конец, увенчанный бляхой, матерясь под нос, направился к безмятежно спящим товарищам.
- Подъем, суки! – и бац, бац бляхой по лежащим на кроватях телам; меня удивило, как сержант, орудуя ремнем в тесном пространстве, умудряется не задевать вплотную стоящие койки.
Как ужаленные, проспавшие махом повылезали из-под одеял. Безумно хлопая одуревшими со сна глазами, слепо тыкались в углы, сталкиваясь друг с другом, натягивали первую попавшуюся одежду. Увеличивая беспорядок, вокруг сайгаком скакал Демазов, щедро раздавая удары по голым спинам, и с матюгами гнал толпу на зарядку.

(C)перто отсюда
_________________
Дмитров 4х4

[УАЗтанк]

Теплое утреннее солнышко нежно ласкало землю. Разогревающийся асфальт неуловимо пах битумом, сухая земля наполняла воздух травяным перегаром. Рядом бок о бок старательно грохотали кирзачами сослуживцы, раз за разом обегая вокруг части. А потом нас загнали на спортплощадку.
На забеге я стер ляжки. В кровь. Так что ходить не мог. И еще один наш боец, плотный круглолицый Толик, тем же отличился. Демазов, даже не обругав, отвел нас к докторам. В приемной каморке медсестра вывалила каждому на руки по комку какой-то желтой слизи. Толик-то ничего, намазался, и порядок, а вот мои потертости от этой мази воспылали жгучим пламенем. Медичка, скептически посмотрев на мои мучения, достала из загашника тюбик чего-то заграничного. Эта мазь оказалась жутко дорогой, и за её использование пришлось расписаться в журнале учёта медикаментов. Обтерев ваткой ляжки, намазался импортным лекарством: жжение, как по волшебству, прекратилось.
Дали нам с Толиком освобождение на день от шагистики и бега. Весь карантин на плацу, а мы в казарме сидим у окошка в тенечке, дышим теплым воздухом, расслабляемся. Вечером всех выгнали на вечернюю прогулку с песнями, а мы в казарме сидим, кайфуем. На улицу выбредали под индивидуальным сопровождением Субботы лишь до столовой.
Ночью после отбоя дедушки тихонько гоношились у себя в углу, лениво дрюкали дневального, вяло прокачивали молодежь и, кажется, никого не били.
После завтрака сержант повел меня с Толиком в санчасть на осмотр. Чудодейственная мазь сделала доброе дело: на ранах образовалась корочка, боли почти не было. С нами попёрся к докторам жалующийся на живот Киса. Его, не привыкшего к жидкой армейской пище, постоянно мучает постоянный голод. Подобно смерчу, сметает он со стола съестное, глотает не жуя, давится. С чавканьем жрет все подряд, выклянчивая у товарищей недоеденные куски и собирая объедки из чужих мисок. А теперь идёт рядом скрюченный, вцепившись руками во взбунтовавшееся чрево: видно не в коня корм пошел.
С болящими врачи разобрались быстро. Исцелённого Толика послали маршировать, мне под роспись выдавили очередную порцию мази, отправив в казарму долечиваться, а Кисе от жопы вкатили колесо без освобождения от службы. Здоровых Суббота погнал на плац, а я снова завис в казарме.
И вот, сижу у окошка, смотрю, как на плацу под палящими лучами солнца топают мои однополчане, и радуюсь жизни. Живот набит, жрать почти не хочется. Балдею в теньке на табуретке, в руках для отвода глаз устав. Вот оно, мимолетное солдатское счастье: солдат сидит – служба идет.

(С)перто отсюда
_________________
Дмитров 4х4

[УАЗтанк]

Армейские будни

В казарме мыла пену гоняем по полам.
Теперь мы все на службе, гражданку - к ебеням!

У нас в карантине появился Сраль. Покуда я законно отдыхал в казарме, наши на утренней муштре разучивали строевые эволюции. Кису, попользованного в санчасти лекарством от живота, приперло. Приперло капитально, а Демазов, несмотря на слезные мольбы, на горшок его не пускал. Страдалец не выдержал пытку и, зажав жопу руками, самовольно посеменил облегчаться. Сержант охренел от наглой выходки и, схватив Кису за шкирку, со словами: «Куда попер, недоносок?» - рывком вернул в строй. Тут-то все и случилось: нижний запорный клапан, не выдержав встряски, вскрылся, и плац огласил тарахтящий рык опорожняющегося кишечника. Строевая была сорвана, а Киса с этого времени стал Сралём.
После обеда, как обычно условно съедобного, нас собрали в расположении. В роте, оказывается, устроили сегодня ПХД – плановый хозяйственный день. Или, в просторечии, Пиздец Хорошему Дню. Все чистится, моется и приводится в порядок.
Тех, кто прибыл в карантин на две недели раньше, Суббота увел на улицу. Остальные, под чутким руководством Демазова, в кубрике погнали пену. И не просто погнали, а стали наводить «весну».
В обычное оцинкованное ведро до краев наливается горячая вода и насыпается добрая толика стирального порошка. Мы использовали дешевый порошок «Весна» - отсюда взялось соответствующее название производимому действию. Вся соль в пеногенераторе: в руку берется ведро с раствором, а другой обычным бытовым веником взбивается шапка пузыристной пены, излишек которой сваливается на пол. А народ по пене драит пол. В заключение мокрую грязь отжатыми тряпками стягивают в ведро. Пол блестит интимными котовыми причиндалами, а казарменную вонь освежает стойкий аромат «Весны».
Порошок можно заменить хозяйственным мылом или любым другим поверхностно-активным веществом. Для удаления особо стойкой жирной грязи у нас в части частенько применяют пенообразователь – субстанцию, служащую для приготовления огнегасящий пены в пожарных автомашинах. Химикалия это очень едкая, моментально счищает практически любую гадость; при неаккуратном обращении начисто снимает загрязнения с открытых частей тела вместе с кожей. При попадании в глаза можно ослепнуть.
Я с самого начала ухватился за пеногенераторное ведро. Бегать, вымешивая из него пену, для меня оказалось проще, чем на карачках елозить тряпками по влажному полу. Сливая в гальюне грязную воду, видел там Сраля. Его вместе с ротными чуханами загнали на толчки. Там они, стоя на коленях, беушними уставными подворотничками надраивали чугунные лохани и кафельную плитку. Судя по мокрой голове Сраля, кто-то за выпендрёж макнул его в очко. Или, быть может, искупал в половом ведёрке.
За суетой день незаметно скатился к ужину. Ротная казарма сияла, как новенький пятак, линолеум карантинного кубрика источал запах свежепостиранных портков, голое дерево вместо грязевых подтеков, в порыве трудового энтузиазма счищенных вместе с краской, пятнало захватанные косяки и двери. Командиры, как обычно, остались недовольны наведенной чистотой, а бойцы – мы, молодые, - загонялись ими до ломоты в суставах: по негласным армейским законам требуется, чтобы солдат ни делал, лишь бы заебался. Намаявшись за день, вечером отбился, едва донеся голову до подушки…
- Рота подъем! – вопль дневального вышибным зарядом выносит тело из койки. На автопилоте сигаю со второго яруса на пол и оказываюсь верхом на чьей-то спине. Тело подо мной испуганно дергается, и с матерной руганью обреченно суётся головой в раскрытую тумбочку. Бамс! Фугасный удар головы сносит дверку, и мыло-рыльные принадлежности звонкими брызгами разлетаются по сторонам. Под мою громоздкую тушу угодил самый тощий и слабосильный боец нашего карантина – Сашка Заяц. Убедившись, что он не пострадал, быстро подобрал рассыпанное с пола и помог потерпевшему выбраться на утреннюю зарядку.

Развитие сего опуса теперь здесь.
http://4x4.dmitrov.ru/viewtopic.php?p=274#p274
_________________
Дмитров 4х4

[УАЗтанк]

Стандартный двухкилометровый кросс завершился упражнениями на рукоблуде – волнообразной лестнице, горизонтально расположенной на трехметровой высоте. До изнеможения бегали по ней, перебирая руками перекладины.
После вполне съедобного завтрака – были пшенная размазня да хлеб с чаем – в службе военной наступила белая полоса: вместо надоевшей шагистики Суббота оставил меня с парой хлопцев наводить в расположении строевой порядок.
- В казарме всё должно быть однообразно, ровно и проветрено, - с нажимом на «о» глубокомысленно изрёк он, вручая нам клубок суровых ниток.
Двое натянули нить вдоль коек, а я начал их выравнивать. Потом так же – одеяла полосками по нитке - перезаправили часть кроватей, отбив грани матрасов табуреткой и ребром ладони. Заключительный этап – водружение на койку кокетливо взбитой подушки во фронт стороною без прорех. И пусть матрасы с жёлтыми потеками и пролёжаны до дыр, а застиранные простыни в заплатах, зато всё поставлено по ранжиру.
- При грамотном расположении вещевого имущества на местах отдыха личного состава казарма приобретает строгий и ухоженный вид, - копируя интонацию Субботы, высокопарно произнес я и, получив от сержанта хлесткий подзатыльник, полез под койку за улетевшей шапкой.
Через час после завтрака начались обычные занятия по боевой и специальной подготовке. В черепные коробки внедряли уважение к уставу, приказам и отцам командирам, заодно знакомя с нашей боевой техникой. Пацаны, усыпляемые монотонным бубнежем преподавателей, клевали носами, с деревянным стуком роняя головы на столы. Мне, привыкшему к восьмичасовым лекциям на дню, учеба давалась легко и приятно: курсы по технической части, насосное оборудование, цистерны, машины пожаротушения, грузоподъемное и механическое лестничное оборудование. При контроле усвояемости знаний, на вопросы обучающих находились у меня правильные ответы.
Особенно потрясло народ моё удостоверение с третьей группой электробезопасности, полученное в ВУЗе. В карантине, включая преподающий офицерский состав, путались в плюсах и минусах, как младенцы с собственных соплях, а разницу потенциалов принимали за возрастные различия потенции.
Сегодня, при ознакомлении с автоцистерной на шасси ЗиЛ-130, лейтенант, ведущий пожарное дело, решил прощупать глубину наших знаний. Самодовольно ухмыляясь, он вывесил красочно иллюстрированные плакаты по устройству этого автомобиля.
- Почему насос не может отсосать воду из колодца глубиной больше десяти метров? Ответивший получит зачет по материальной части прямо сейчас, – летёха с улыбкой оглядел притихший класс.
Я поднял руку:
- Трщнант, разрешите?
- Ну давай, чего там у тебя.
- Рабочее колесо, винт или поршень насоса во время рабочего цикла на входе в насос понижает давление жидкости, создавая отрицательный напор, и вода под воздействием атмосферного давления начинает поступать внутрь насоса. Давление воздуха на уровне океана равно одной атмосфере или, по заграничному, одному бару, что эквивалентно десяти метрам водяного столба. Поэтому в нормальных условиях, без учета скоростных потерь потока, насос не может забрать воду с высоты большей, чем 10 метров. Трщнант, а насос не отсасывает, вас обманули. На гидродинамике меня всегда учили, что отсасывает шлюха при минете, а жидкость течет при разнице напоров.
Парни, впавшие в ступор при моем монологе, в конце его оживились, хихикая.
- Ты язык-то придержи, тоже мне шутник нашелся, - недовольно пробурчал лейтенант и, решив меня завалить, спросил. – Как наливается цистерна из открытого водоема?
Тут меня понесло: пользуясь плакатами устройства АЦ-40 и напорной характеристики её насоса, раскрыл перед аудиторией теорию центробежных насосов.
- Так как центробежный насос автоцистерны являются несамовсасывающим, то перед запуском насоса производят заполнение водой всасывающего трубопровода. Для этого применятся газоструйный вакуум-аппарат, приводимый в действие отработанными газами двигателя и создающий понижение давления в полости пожарного насоса для подъема столба воды к рабочему колесу, - при всеобщем молчании заключаю я.
Лейтенант задумчиво подошел к плакату, поскреб рукой подбородок и обернулся ко мне:
- Ответ засчитывается. Сержанту скажешь, что я освободил тебя от занятий. А теперь - кругом! Шагом марш из класса.
На этом мои занятия по пожарной технике закончились. Под шумок заодно откосил от уставных занятий, так и не уяснив, кто кому является непосредственным командиром, не научившись правильно отдавать честь. Свободное время, чтобы не припахали как бездельника, использовал для изучения устава внутренней службы и стенда с приказами по части. Внимательно проштудировал распорядок дня. С учебными книжками забивался в уголок за спортивными снарядами, скрываясь от чужих глаз, и там читал их, набираясь знаний. Изученное мне потом очень пригодилось впоследствии.
Занятия плавно перетекли в обед. Строем нас повели в столовую. Армейская еда аппетита не вызывала, но ели мы её так, что за ушами трещало. Прав оказался Суббота: высрались домашние пирожки, и всех пробило на жрачку. Жрать хотелось везде и всегда. Заглотав за столами свои порции, мы были опять голодны. Повышенные физические нагрузки и строго отмеренный рацион вернулись к нам чувством постоянного голода. Столовская пища не насыщала, постоянно хотелось есть, мысли и разговоры наши вертелись почти всегда вокруг еды.
Отобедавший карантин выгнали на строевую. Суббота и Демазов гоняли нас попеременно до седьмого пота. До самого ужина занимались шагистикой, разучивали повороты в строю. Казалось бы, что в этом такого сложного? Та же ходьба, только по команде с товарищами плечом к плечу. Ан нет, не все так просто, как с первого взгляда кажется. Начинали поодиночке ходить под счет сержанта, задирая ноги с энергичной отмашкой рук, как мозг, стопорясь, давал сбой. Нервные импульсы блуждали, теряясь в нервных окончаниях, и руки с ногами начинали путаться друг с другом. Я сам, под смех товарищей, опять, делая шаг левой ногой, заносил левую руку для взмаха. А строевые эволюции вовсе клинили мыслительный процесс на корню, превращая нас в стадо баранов, сбивая строевой шаг на разнобойный топот.
Топтали мы плац несколько часов подряд, стирая ног в кровь. Сержанты охрипли, кругами гоняя нас, заставляли раз за разом повторять маневры, не мытьем так катаньем пытаясь научить маршировать. Но тщетны их потуги: когда подошло время ужина, отступился от нас даже настырный Демазов, пригрозив завтра дрочить карантин, пока строем ходить не научимся. Злорадно пообещав, что мы об плац сотрем ноги до жопы, он отвел нас на ужин.
Вечером, после прогулки строем вокруг здания части, засели в классе подшиваться. Шевелим иголками в руках и мирно болтаем. Я, завладев вниманием аудитории, травлю до жвака-галса байки про девок, давалок и береговых шлюх.
- А мне чувихи не дают, - посетовал вдруг Витька Хобот.
Я, конечно, удивился – такой большой болт, и такая неприятность - и провел допрос с пристрастием. И долго потом с парнями смеялись: стойкий Витькин боец на боевом взводе так раздувался, что стакан не лез. И когда Витька пытался свое полено в девок пихать, раздирая им промежность, те от боли ему не давались и гнали прочь.
- Дурында ты, Витёк, - говорю. – На кой тебе целки сдались? Любил бы лучше разведенок. У них дырки разработанные от каждодневного употребления мужиков. Ну и что, что они старше, и у некоторых дети есть. Тебе ж на них не жениться. Пришел, кончил и ушел.
Пригорюнился Хобот. На службе перспектив по любовной части не имеется: в казарме девок нет. Привычная ему Дунька Кулакова не в счет…
Начинаем узнавать население первой и третьей рот. Забитые, с потухшим взглядом, бесплотными тенями скользят местные духи. Отлетав полгода, ждут они нового пополнения, чтобы самые грязные и тяжелые работы свалить на него. Когда наш карантин после присяги раскидают по ротам, мы займем духовскую нишу армейского социума, а полугодичников переведут в черпаки. Но не всех. Среди духов попадаются опустившиеся, похожие на бомжей личности: вонючие, в грязных на коленях мешковатых штанах, в засаленных кителях переползают с полов на толчки ротные чушкари. Чушкари самая презираемая каста армейского бардака, они так и останутся вечными духами, будут продолжать летать вместе с нами, и дальше – до дембеля своего.
Отслужившие ушли на гражданку до нашего появления: в этом году государственные правители, чтоб у них хуи на пятках повырастали, увеличили срок службы по призыву на полгода. В запас из части не увольнялись. Дембеля, узнав об добавления срока, пустились во все тяжкие; в ротах многоразово усилился пресс дедовщины, начался бедлам. Били духов, били черпаков, в пьяных дебошах доставалось всем. Под горячую руку колотили даже офицеров. Дела неуставные, порой, доводили буйствующих до дисбата. На губе аврал и горячая пора. Камеры забиты, карцер не справляется с толпами залетчиков, в поте лица на ниве наказаний трудятся губари.
А в ротах все течет по установившемуся порядку. Расслабленные, ждут духов черпаки. Они уже без пяти минут дедушки. Скоро будут почивать они на лаврах стариковства, долбить младшие призывы и звереть. Деды - самые заподлистые и злобные в неуставщине: дохуя прослужили, дохуя осталось.
Дедушки уже перевелись в дембеля. Этим всё по хрен: полтора размотали, через полгода приказ и домой. Они пытаются не залетать, дружно забивают болт на приказы, не лезут командирам на глаза. Духов и черпаков в общей массе почти не трогают – никому под дембель не нужны залеты за мордобой. За это дисбат над ними висит дамокловым мечом: прецеденты отправки туда вместо дембеля бывали. Лишь бурые безмозглые отморозки лезут на рожон и борзеют на всех.
Самая главная тварь первой роты - Вася Пискунов. Здесь он король и главком кагала бурых дембелей. Все допущенные к монаршему телу зовут его просто Вася. Правой рукой у Васи – ублюдок по прозвищу Слон: плоское лицо, тупой, ничего не выражающий взгляд и выпирающий из-под груди сальный бурдюк живота. Его писклявый голос сводит духов и черпаков с ума: дня не проходит, чтобы он на пару с Васей не избили кого-либо из них в кровь. Служить выродкам осталось полгода, и вся рота с тайным нетерпением ждет их увольнения.
И еще есть в первой роте одна достопримечательность. По прозвищу Большой. Рост под два метра, поджарый, на широкой груди рельсы гнуть можно. Крутой он чел: кремень характер, стальные нервы - всё похер, особенно когда подопьет или обкурится. Духи от него вешаются: своими здоровыми кулачищами колотит он младший призыв, добиваясь, чтобы молодые службу тащили не сачкуя. Бьёт редко, но метко: в предвкушении удара дрожит весь, как боевая пружина на взводе, стальные мышцы передают вибрации телу, аж яйца звенят. Мудозвон, в общем, этот Большой, и скотина редкостная: бьет в тело с оттягом, стараясь завалить с первого же удара, некоторых при этом калечит. В лицо не бьет, чтобы не видно было следов при внешнем осмотре. Отслужил год, на правах серого кардинала заправляет всеми неуставными делами роты.
Вечером карантин отбился. Угомонились роты. Лишь в буром углу идет какая-то возня.
- Дневальный! – разрывая тишину, будит нас громкий выкрик.
В ответ тишина. Молчит дневальный. И опять, уже громче и нетерпеливей:
- Дневальный, бля!
- Пошел на хрен! – неожиданно летит в ответ.
Казарма затихла, затих карантин: слышно как дзенькнула пружина в чьей-то кровати. Такого ещё в роте не было – дембелей посылать. В буром углу замерли, переваривая услышанное.
- Дневальный, бля! Ко мне нах! – старые никак не угомонятся.
В ответ очередной посыл дедушек в пешее эротическое. Зашевелились с духовской стороны, видны поднимающиеся головы, скрипят кровати. В воздухе повисла звенящая тишина, достаточно слова, чтобы духи пошли мочить ненавистных дедов до смерти. Решительное приближение битвы пугает старослужащих. Реакции с их стороны нет никакой. Молчат, суки. Стуканули, похоже, им об ожидаемом погроме, поэтому сидят старички, не рыпаются. Не хотят открытого боя, твари.
Затаился бурый угол. Без поддержки потухла искра мятежа, брошенная дневальным, не возгорелось бунтарское пламя. Угас боевой запал. Духи с черпаками остались лежать в кроватях. Единый порыв не перерос в драку за правое дело: так и сошло всё на тормозах. Мне интересно, что же будет потом с дневальным, осмелившимся восстать против системы?
Проснулся от звуков глухих ударов. На соседних койках вслушиваются в темноту, приподняв головы. Вот и расплата к духам пришла. Их всех выгнали на взлетку, вдоль строя ходят Вася со Слоном и с хеканьем пробивают им фанеру. Сильные удары под дых сбивают дыхалку, самые слабые корчатся на полу, кто-то тягуче харкает кровавой слюной. В углу еле шевелится окровавленное тело дневального.
Потом духов с толком и расстановкой методично прокачивают под резкий счет Большого:
- Раз! – руки согнуты в локтях, держат тело внизу. – Два! – руки выпрямляются, держат тело вверху. – Полтора! – руки полусогнуты, тело находится навесу в промежуточном положении.
- Держать полтора! – издевательски, почти нежно рычит Большой и идет вдоль рядов замерших спин. Руки духов дрожат, лопатки ходят ходуном от напряжения, майки мокнут от пота. И вот один не выдержал и падает на живот. На него коршунами налетают старые и дают волю ногам, слышны тупые удары в живое и захлебывающийся хрип несчастного. И всё повторяется снова: «фанеру к осмотру» и «раз-два-полтора»…
Шум экзекуции долго не дает уснуть, мрачные мысли выносят мозг. Блядь, куда же мы попали?!
- Рота подъем, бля! – ломая сон, орет ротный Кабанов.
Сонную тишину казармы взрывает треск раздолбанных коек и громкий топот десятков ног: дружно подрываются все, быстро одеваются и строятся на взлетке. Кабанов шутить не любит, за сон после подъема можно схлопотать от ротного крепкого леща.
- Я подаю только уставные команды, и их исполняют беспрекословно, - частенько хвалится он. Таких огромных кулаков, как у него, нет ни у кого в роте. Да что там в роте, во всей части не найдется Кабанову соперника ни по мышечной силе, ни по мощи кулачного боя. Немудрено, что рота повинуется безоговорочно: никто не хочет испытать на себе действие его кулаков.
Сегодня в ротах зарядки нет. В первой роте залет – кто-то спалился комендачам в самоходе и побывал на губе. Поэтому Кабанов, злой как черт, с раннего утра разъяренным зверем мечется по казарме.
- Вы у меня будете, суки, гвозди жопой дергать! – ревет перед строем Кабанов, потрясая огромными кулаками.
Отдельной от строя кучкой стоит неудачливый самоходчик. На вздувшейся от кровоподтеков роже виден ласковый приём губачей. Ротный мечется вдоль фронта, изрыгая проклятия, походя пихает подвернувшихся кулаком в грудь. Остановившись перед залетчиком, вперил в его очи гневный гипнотизирующий взор:
– Ты, урод, сгниешь у меня на губе, на хрен! – и хлоп залетчика в душу; тот отлетел в угол и благоразумно затих там, шифруясь.
Процесс разбора полетов мы не застали – карантин выгнали на утреннюю пробежку.
Теплое утро ярится солнцем на небосводе. Нормальные люди в этой время ещё спят, нежатся в кроватках, просматривая приятные сны. Мы - солдаты, нам положена утренняя зарядка. Положена нашими командирами и распорядком армейского дня. По плану у нас двухкилометровая пробежка вокруг служебного комплекса. Суббота, как старший по призыву, зашхерился где-то, нашу колонну ведет Демазов.
Бежим плотной группой. Рядом, бок обок, с кирзовым топотом натужно сипят товарищи. Обычная двухкилометровая пробежка для меня сегодня дается с трудом: дыхание забивает непривычно горячий воздух, сапоги пудовыми гирями липнут в асфальт. Вдобавок грудь раздирает горячая игла, засевшая где-то в подвздошье. Пытаюсь откашляться, и не могу. При кашле жжение проталкивается к горлу, издевательски прыгает там и, не отхаркиваясь, проваливается обратно.
Демазов сегодня нас совсем загонял: не переходя к снарядам, режем по спортплощадке круг за кругом. Другие роты разошлись по казармам, ждут завтрака, а мы под пристальным надзором сержанта, стоящим в центре бегучей карусели, всё топчем и топчем горячий асфальт. Соседи по забегу хрипят загнанными жеребцами, безумно блестя белками глаз на распаренных рожах. Я чуть живой: взор застилает красная муть, бегу, задыхаясь, через силу шевелю ногами. Потусторонняя сила болтает меня в строю, как хрен в проруби. Чувствую: ещё чуть-чуть и тело бесчувственным бревном рухнет на землю. Черт! Когда же это кончится?!
В роту заполз выжатый, как лимон. Кабанов куда-то свалил, прихватив с собой залетчика. Ротные духи вовсю шуршат, наводя в расположении порядок. В казарме Содом и Гоморра: ротный всем на эти выходные зарубил увольнения, никто сегодня в город не идет. Старичье беснуется, срывая злость на младших призывах. Карантин также влетел под горячую руку дедушек: затрещины и оплеухи посыпались на нас, как из рога изобилия. Только вмешательство наших сержантов приостановило расправу.
После аппетитного, как навозная куча, завтрака нас вывели из казармы на улицу на наведение порядка перед зданием. Двоих, самых сообразительных, пытавшихся сачкануть, Суббота выловил из придорожных кустов и куда-то увел, всучив им штыковые лопаты. Демазов, оставшись с нами за командира, отсчитал бойцов и кивнул им на лежащие у бордюра грабли. Мне он указал на перевернутые кверху ржавым пузом носилки. Вторым номером к ним пристроился земляк Лёха. Те, кто успел, похватали метлы и замахали ими по асфальту, вздымая в раскаленное небо клубы пыли. Оставшиеся без шанцевого инструмента - лопушки, как нарёк их Демазов, - отправились по округе голыми руками собирать бычки и мелкий сор.
Носилки, стрёмные на вид, были легкими и ухватистыми. Братва валила на них выковырянные из-под кустов камни, отбитые куски асфальта, собранный мелкий мусор. Все это добро мы быстренько утаскивали в укромный уголок парка, где под чутким руководством Субботы экскаваторщики совковыми ковшами лопат зарывали его в большую яму. Набрасываемая горкой вычесанная до земли вместе с пожелтевшей листвой трава была невесомой, и работалось нам легко и приятно. И, чтоб не упариться, загонявшись, вне поля зрения сержантов, пристроив носилки на грунт, давали разомлевшим телам отдых.
Под палящими лучами жаркого солнца скребли наши товарищи газоны до черноты да асфальт чистили от голубиного говна и засохшей харкотины, а мы всё таскали и таскали мусор. Трудились до седьмого пота, честно отпахав до полудня. А там, пошабашив, организованно побросали инвентарь в специально отведенное место и строем потопали в столовую для приёма пищи. Нравится всё же мне уставной армейский порядок: война войной, а обед по расписанию.
С набитыми животами, не заходя в роту, дабы не опиздюлили раздосадованные старички, под присмотром сержантов продолжили приборку территории. Парни гондопопились с шанцевым инструментом, я с Лёхой уцепились за ставшие такими родными ручки носилок. И вновь всё понеслось по кругам уборочного ада, котом за яйца в долгий ящик продолжаясь так до самого вечера. Ужин с ежевечерним бдением сам собой незаметно перетёк в отбой, и мы, наломавшиеся за день, погрузились в долгожданный сон…
_________________
Дмитров 4х4

[Muxacb]

Блин Рома... не поверишь!!! Я там был...

Сижу читаю и офигеваю.... с ностальгией...
В/Ч 5103 на Вешних водах это она!!!
_________________
Старше прапорщика......
может быть только старший прапорщик....

http://www.4x4drive.ru/

[УАЗтанк]

Так точно. Ты пришел в первую роту наемником, когда основные ублюдки из нее убрались: кто на дембель, кто на дизель, кто в Чечню по залету. Спасибо вашим орлам, которые оставшихся долбоебов приструнили. Причем они притихли не только в вашей роте, но и в других, и моей в том числе. А я тогда не мог понять из-за чего это случилось.
В декабре я уже был месяцев пять как откомандирован на Арбат, 37. Даже в части не появлялся.
_________________
Дмитров 4х4

[УАЗтанк]

Воскресение ознаменовалось спортивным праздником. Всё в армии не так, как у обычных людей. У меня с самого утра болит башка, и хреново себя чувствую. Хочется прилечь, забыться хоть на чуть-чуть, а тут, в законный выходной, гонят нас против воли хернёй страдать. Первая половина дня убилась спринтерскими забегами на стометровку. После обеда сержанты, не давая расслабляться, гоняли нас, разучивая с нами строевые эволюции. Поужинав, промаршировали мы до самой усрачки, оттачивая исполнение строевой песни.
Полчаса улетело на личные нужды – стирка, глажка, смена подшив – с обсуждением недоброй вести. В автобате - так у нас автороту мазуты величают – боец повесился. Больше года разменял, и на тебе. По официальной версии виной трагедии была банальная любовная история. У парня нашли письмо от его родных, в котором сообщалось, что пассия выходит замуж за другого. Только письмо-то пришло с полгода тому назад, а в петлю полез он сегодня. Позже, по каналам ОБС, разузнали мы, что не девки виной всему. История эта оказалась извращенной и с дурным запахом. Несчастный был чушкарем, к тому же ротным защеканцем. И сосал бы он свои чупа-чупсы до самого дембеля, но нашелся в мазуте горячий джамбулат любви, сломавший защеканцу целку. Да так, что тот с рваной задницей к врачам попал. Начались расспросы: где, с кем, сколько раз. Начальство решило сообщить родным, что их сын, моральный разложившись, втоптал человеческое достоинство российского солдата в грязь. Стал, как сейчас любят называть политкорректно, голубым. Проткнутый, не выдержав душевных терзаний, повесился. Говорят, что из-за этого ЧП в часть скоро нагрянет проверка из уголовки, и будут трясти всех основательно.
После вечерней поверки быстренько отбились, завалившись спать без задних ног. Кабанов дунул в город к бабе, забив на внеочередное дежурство. Ротного старшину позавчера проводили на пенсию, а новый, подписавший контракт черпак с четвёртой роты, ещё не вступил в должность. Опустел бурый угол: старичье, несмотря на наведённый шухер, ночью свалило в самоход. Затихла полупустая казарма. Уснули спокойно духи, спит карантин…
…Звонкая плюха выносит сознание из умиротворённой дрёмы. Хорошо, что бьют не меня. Придушенный голос захлебываясь, умоляет:
- Большой не надо, не надо… Вася скажи ему... Ай!
Из бурого угла несутся влажные шлепки по живому, и тот же голос хрипит умоляюще:
- Большой не надо… Вася, скажи ему, я не виноват… не виноват я, что меня комендачи в самоходе спалили…
- А-а, сука! - страшно рычит Большой. – Убью падлу!
- Большой, не на-а-а!.. – животный вопль переходит в сдавленный хрип.
Разбуженные соседи заполошно приподнимают головы, в призрачном свете ночника сверху хорошо видно, как Большой пьяно мотаясь, месит лицо незадачливому самоходчику, расплескивая его сопли по сторонам. От мощного крюка тот, перекувырнувшись, головой с грохотом расталкивает стоящие койки. Схватив лежащего за ногу, Большой, громко сопя и распространяя за собой волны алкогольного перегара, поволок безвольное тело на крест. И долго там, с чувством хекая, топтал его ногами. Полночи звуки ударов, да звон разрушаемой мебели не давали мне уснуть. На душе было скверно и тяжко.…
…Просыпаюсь от возни возле тумбочки дневального. Меня колотит мелкий озноб. В голове звонкими молоточками частит горячечный пульс, кожу покрыла холодная испарина. За окном синеет предрассветное небо. В казарме душно, в раскрытые окна едва доносится прохладное дуновение ветерка.
Несколько минут с креста слышен топот и приглушенный говор. По взлетке торопливо снуют призрачные тени. Потом волокут из сортира что-то тяжёлое и, матерясь, уходят из казармы. В открытое окно громко скрипят по песку тяжелые шаги, удаляясь в сторону санчасти.
Долго ворочался, пытаясь уснуть, и, когда в казарме перестали вошкаться, поплелся к титану попить водички. У тумбочки ползал дневальный с разбитым лицом и тряпкой стирал с линолеума кровавые подтеки. Кровь повсюду, блестит на расщепленной мебели, на покосившихся стендах, темными брызгами пятнает светлые стены. Заглядываю в умывальник и… нихера себе! Фаянсовые рукомойники скособочены, расколотое вдребезги зеркало валяется на полу, кафель вокруг в багровых мазках и пятнах. Возле гальюнной стены маслянисто кровавится огромная лужа, широким, подсыхающим волоком растекаясь к входному проему. Интересно, тот, кого здесь размазали, живой остался?
С ужасом в душе засыпаю, в воспаленном мозгу пульсирует настойчивая, сладкая до дрожи мысль: если попаду в первую роту, сбегу из неё сразу же, покуда цел…
Ночь провел в бредовых метаниях. Меня колотил сильный озноб, душил сухой, рвущий легкие кашель. С каждым часом мне становилось все хуже и хуже. Надо бы утром к докторам доползти…
_________________
Дмитров 4х4

[УАЗтанк]

Лазарет
Белая простынка, тетка-медсестра,
Духи в лазарете, спят все до утра.

Вхожу в указанную дверь. В комнатенке сидит какой-то бурый среднеазиатской наружности и увлеченно ковыряется пальцем в носу. Воротник афганки завернут на спину, чтобы толстенная подшива не пачкалась о шею. При моем появлении он тщательно вытер палец о штаны и спросил:
- Тибе чиво, билят?
- Карим, выдай бойцу пижаму и отведи его в третью палату, - через дверь донесся баритон военврача.
- Билят, шайтан твой мама имел, - сквозь зубы пробормотал Карим, нехотя отрывая жопу от стула.
Молча он пошаркал тапочками за фанерную перегородку, махнул рукой, подзывая. Там оказалась вещевая каптерка: вдоль стены шли стеллажи, разделенные вертикальными перегородками. В нижних ячейках стояли сапоги, выше лежала аккуратно свернутая форма, в самом верху покоились головные уборы. Еще выше, куда доступ был со стремянки, желтыми тюками сена выпирали свернутые матрасы, под потолком пластом лежали кипы одеял.
В воздухе витал едва уловимый запах тления, стойкий духан грязной одежды настойчиво лез в нос. Блин, а надо ли в лазарет ложиться? Может фигня эта температура? А голова поболит, поболит да перестанет? С тяжелым чувством на душе переоделся, выбрав наименее засаленный халат, подходящий по размеру. И за провожатым зашлепал тапками к месту своего обитания.
Моими соседями по палате оказались светловолосый дед с осложнением на прооперированной грыже да чернявый заторможенный дембелюга, мрачно смотрящий на мир расширенными зрачками. Лежали они в санчасти больше месяца. После первичного знакомства я оказался им неинтересен, и сразу же завалился на койку лечить головную боль здоровым крепким сном.
Разбудил меня чернявый Вован. Кивнул головой на стоящий на столе поднос:
- Ты, эта, жри быстрей. А то щас, эта, пойдут, ё, тарелки собирать.
В животе заурчало, внутренности активно желали пищи. Не заставляя упрашивать дважды, перенёс свое тело за стол и набросился на еду. Обед показался мне божественным нектаром. На первое был умопомрачительно пахнущий борщ, приличный кусок мяса кокетливо торчал из огненной гущи. Вторым пошла нежнейшая котлетка, хрустящая корочка которой оттеняла молочный вкус белейшего картофельного пюре. Мягчайший пшеничный хлеб, да стакан густейшего киселя довершили трапезу.
- А что, - спросил с набитым ртом у Вована, - здесь всегда так вкусно кормят?
Тот недоуменно посмотрел в мою сторону, почесал затылок и ответил:
- Тута, эта, обычно жрем лучше. Ё, урюк на раздаче чё-то нюх потерял. Сёдня он, эта, хавчика принес мало.
Я от неожиданности чуть не подавился: после нашей столовки больничная еда была необыкновенно аппетитна, да и порции лежали немалые на тарелках. Совсем, смотрю, лазаретовские зажрались.
Законный послеобеденный тихий час растянул до ужина.
- Ну ты и здоров спать, - удивился разбудивший меня светловолосый Иван.
- Готовлюсь к сдаче экзамена на пожарного, - улыбнулся я. – С первого раза не прошел: не смог проспать сутки без перерыва.
Еда вечерняя была вкусна чрезвычайно. С аппетитом съел гуляш с рисом, выпив на сладкое компот из яблок. Масло отдал парням. Они, конечно, удивились, но не сильно: в армии каждый сходит с ума по-своему.
_________________
Дмитров 4х4

[УАЗтанк]

Жизнь в лазарете определенно стала нравиться: ешь, спи, глотай колеса. Мне назначили прием порошков утром и вечером после еды. Сам процесс употребления лекарств был поставлен грамотно: на столе дежурной медсестры расставлены плошки с лечебными средствами, каждую плошку украшает бирка с фамилией и временем приема. По палатам проходил дежурный шнырь и пофамильно вызывал больных, которые подходили к плошкам с кружкой воды. Под пристальным взглядом неусыпного цербера они принимали прописанное, демонстрируя потом медсестре пустой рот. Так сразу же отсекались косари, желающие без приема медикаментов затянуть свое пребывание в лазарете.
После ежевечернего температурного замера Ваня пригласил Вована и меня разделить компанию для просмотра вечерних телепередач. Я согласился, хотя еще со школы практически перестал пользоваться телевизором, предпочитая фильмам чтение книг.
Цветной телек стоял на тумбочке в холле: несколько человек в халатах смотрели веселую комедию и дружно гоготали. Из-за своего стола, глядя на экран, смеялась медсестра. Мы тут же включились в увлекательный процесс.
В коридоре я заметил двоих в замызганных халатах, швабрами трущих пол. Одним из них оказался Виталик с карантина, вместе со мной попавший в лазарет. Он попытался пройтись тряпкой под лавками, но парни пинками прогнали его:
- Съебался на хрен, уебан! Потом здесь отпидоришь.
Эх, хорошо, что развлекаюсь вместе со всеми, а не драю полы.
Глубокой ночью разбрелись по палатам. Мои соседи уползли к друзьям, шепотом обсуждая какую-то дурь. Я же, едва голова коснулась подушки, моментально провалился в сон. На рассвете меня разбудил Иван.
- Давай дунем, - он сунул мне под нос папироску с закрученным концом.
- Не, Вань, не хочу, - спросонья махнув рукой, завалился на койку досматривать приятные сны.
Проснулся, когда принесли завтрак. На тарелках вкусно парила рассыпчатая каша. Белый хлеб горой лежал на подносе, рядом на блюдце янтарной слезой истекали кружочки сливочного масла. Съел свою порцию, оставив масло парням. Те сладко храпели, не думая просыпаться. Чтобы их завтрак не забрали, сделал заначку: поднос с тарелками спрятал за тумбочку, туда же перекочевал чайник с компотом.
Насытившись, пошёл глотать пилюли. На обратном пути меня выцепил санитар и припахал к разбору одежных бирок в каптерке. Ну что ж, чем-то и мне надо в лазарете заняться.
Справился с заданием быстрее отведенного часа. Простирнул халат с мылом и повесил его сушиться на спинку кровати. С чувством выполненного долга улегся на койку, взяв журнал с подоконника, и с головой погрузился в чтение.
Скоро проснулись мои соседи:
- Ё, жрачку просрали!
С непроницаемым лицом факира извлекаю на свет божий сначала чайник с компотом, за ним поднос с едой.
- Ё! Живем! – с голодным блеском в глазах парни набросились на еду.
- Ну, братан, удружил! – похлопывая по туго набитому животу, Ваня довольно лыбится. – Гы, вчера раскумарились – о-о-о… Меня на хавчик пробило, думал сдохну, если чего не сожру.
- Заебись, - Вован сыто рыгнул, закатив заблестевшие глазки. – Охуенно пыхнули. Надысь еще дури взять.
Прервав заманчивые грёзы, в раскрывшуюся дверь пролезла раскосая морда Карима. Блин, урод по мою душу приперся. Поведя очами, он сказал:
- Э-э, адын, на пола, билят.
- Съебался, чмо! – рыкнул вскочивший Вован. - Бля буду, ты, эта, урюк гребанный, до дембеля на очках сгниешь на хрен!
Шныря из палаты как ветром сдуло. Мне пояснили, то Карим одного призыва с Вованом. Азиат, истязаемый по духанке, оказавшись на излечении в санчасти, воспользовался добротой ее начальника, и завис тут, пристроившись санитаром. Здесь же жил и питался, почти не выходя наружу. Сначала он добросовестно делал сам все грязные работы, боясь, чтобы не выгнали из медицинского рая. А с течением времени забурев, начал припахивать молодых. И вот теперь сослуживцы с нетерпением ждали, когда для увольнения в запас Карима переведут им на растерзание в роту.
После сытного обеда, Вован свинтил в роту к корешам. Мы с Ваней, задвинув на тихий час, вполголоса говорили за жизнь. Я ему рассказывал про свой пароход, береговых шлюх и честных давалок. Поведал, как забивал на работу, когда школьником слесарил на ЖБКовской автобазе.
Ваня был из взвода связи, из мандавох. Более полугода он мотался по госпиталям с различными болячками: ему прооперировали грыжу, заработанную по духанке при разгрузке катушки с кабелем, а потом долго и безуспешно пытались вылечить возникшее осложнение. Глядя на мою морду, не отягощенную печатью интеллекта, он все порывался узнать с какой же я роты. Тут я и раскололся, сознавшись Ивану, что я даже не дух, а так, запах.
- Не ссы, солдат ребенка не обидит, - говорит Ваня и весело смеется; вместе с ним смеюсь и я. – Да нам с Вованом насрать, сколько ты отслужил, главное ты парень компанейский, и попиздить мастак.
Так, неожиданно для себя, оказался под негласным покровительством своих соседей по палате. На припашки не дергали, ел, спал да в свободное ото сна время читал журналы и книжки. Воистину, лазарет для солдата – натуральный рай.
_________________
Дмитров 4х4

[УАЗтанк]

Наших с карантина в лазарете оказалось еще трое, и все они припахивались санитаром на наведение порядка. Мне же очень приглянулось лежать на койке в прохладе и неге. Перемещаться в пространстве, не говоря о работе шваброй, с высокой температурой было очень утомительно. При наклоне моментально темнело в глазах, и в голове возникал пронзительный звон, раздирающий кости черепа до боли в глазах: накатывало ужасное состояние гниющего заживо. Я старался больше спать, мотивируя сонливое состояние высокой температурой: болезнь во сне переносилась легче.
А на улице жарило лето. Июль в этом году был очень знойным, температура днем переваливала за тридцатник в тени. Каюсь, что без зазрения совести радовался лежанию на койке, пока карантин дрючили строевой на солнцепёке. Когда мимо лазарета с песней грохотали сапогами сослуживцы, изнывая в духоте, подленькая мыслишка грела душу: я тут, а они там. Ловить кайф в прохладе намного приятней, чем сдыхать на жаре. Так я постигал главный принцип выживания: умри ты сегодня, а я завтра.
Отужинав, выбрел в холл, усевшись перед телевизором. Там познакомился с земляком. Михаил, кудлатый парнишка с лицом полинезийского идола, вытесанным тупым колуном из векового дуба, оказался с моего города, с улицы центральной, идущей вдоль вала вверх от главной площади. Он сразу же взял быка за рога, зазвав к себе в автобат. Предложил стать личным духом на его машине. Похвастался, что скоро ему дадут новый автомобиль возить кого-то из штабного начальства, расхваливал будущее житие, петухом пел гамбургским. Что-то подозрительным мне он показался. И мутным. На блатного Миха не тянул, языком трещал, как швейная машинка, добивающая план в конце квартала. Возражать ему не стал: в автороту хочу распределиться, мало ли кем там мой знакомец подвизался. Покивал ему согласно для приличия и смылся, сославшись на приём лекарств.
Тут меня сосед по палате, из мадавох который, выщемил:
- О чём ты у телека с автобатовским шептался?
- Да так, земляка вот встретил.
- Херовый у тебя земляк, - огорошил, как дубиной между глаз дал.
- А что так? С виду вроде ничего, только не по делу языком треплет много.
- Да чмошник это, историю его все у нас знают: грохнул машину ротного об стену, когда тот попросил её помыть, - с охотой разъяснил Иван. – А когда летёха потребовал возместить ущерб, приехала мамаша к командиру части с жалобой. Капитанские звездочки, как фанера над Парижем, мимо ротного пролетели. С его молчаливого согласия в роте ушлёпка гнобить почем зря стали. И задрочили бы, как пить дать, так мать придурка вновь до верхов дошла. Теперь его не трогают, теперь он вечный дух, в парадке с пластмассовыми пуговицами ходит и на параше спит.
Во, блин, думаю, только обрадовался новому человеку, и чуть из-за него не попал чмыри. Действительно, нахер, нахер земляка такого.
Ем, сплю, температурю. Градусы на теле ещё выше рабочих тридцати семи с половиной, по лечебным нормам режим постельный, к наведению порядка не привлекаюсь. Отписал домой письмишко, чтобы не беспокоились по поводу моего пребывания в лазарете. Вечером с Ваней сочиняю неприличные стишки, да травлю байки до жвака-галса про всякую всячину. Даже в вовановых глазах, обычно мертвых, как у снулой рыбы, к повествованиям моим проявляется интерес.
На днях имел долгую познавательную беседу с начмедом. Капитан медицинской службы, незлобивый развитой человек, благоволил к солдатам с образованием, а институтское было у него в особенном почете. Поговорили с военврачом за жизнь, много занимательного он поведал. Узнал, что с ВУЗом за плечами в части было двое: я да какой-то парень из уставной второй роты. Я, конечно же, натрепал ему про свой пароход. Красочно поданные подробности о закадровой жизни государственной элиты ещё никого не оставляли равнодушными, медик тоже заинтересовался этим этапом моей студенческой жизни. С особым тщанием расспрашивал и охеревал от услышанного. Небольшая разница в возрасте да природный такт военврача уменьшили дистанцию в общении, и разговор наш плавно перешёл на баб…
_________________
Дмитров 4х4

[Muxacb]

Ром, я первый в очереди за твоей книгой, с твоим автографом. ОК?
_________________
Старше прапорщика......
может быть только старший прапорщик....

http://www.4x4drive.ru/